Сорен ничего не ответил, но про себя решил, что ему наплевать на всю эту премудрость.

Из задумчивости его вывело появление Копуши.

— Готов к ночному полету, Копуша? — спросил Сорен.

— Да! Я теперь летаю гораздо лучше. Сам Борон сказал, что я стал намного сильнее. Погодите, сами увидите!

ГЛАВА XIV

Ночной полет

Ночной полет был для совят праздником. Он не преследовал никакой цели. Это был скорее отдых, чем урок. Борон любил собирать новоприбывших вместе с более зрелыми совятами и поднимал их всех в ночное небо, чтобы молодежь, по его выражению могла «сдружиться, потравить анекдоты, отрыгнуть погадки и поухать на луну».

— Так вот, Сумрак, — начал Борон. — Кажется, сегодня мне есть, чем тебя порадовать. Ты слышал историю о мокрогузке, которая летела над Хуулмере и врезалась в рыбу?

Отулисса немедленно отлетела в конец стаи, поравнялась с Сореном и прошипела:

— Он перегибает ветку.

— Кто? — не понял Сорен.

— Наш король, Борон! Он рассказывает анекдот про мокрогузок, ты представляешь? Мне кажется, он роняет свое достоинство. Такое поведение недопустимо для птицы столь высокого полета!

— Выпусти воздух, Отулисса, — вздохнул Сорен. В переводе на приличный язык это означало: «Не будь такой серьезной».

— И все-таки мне бы очень не хотелось попасть к нему в клюв. Понимаешь, для меня это было бы просто оскорбительно. Кстати, ты слышал, что распределение уже началось?

— Правда?

— Да, и желудок подсказывает мне, что сегодня я найду на своей подстилке десять орешков.

Здесь нужно пояснить, что у каждого клюва был свой собственный символ, который его предводитель в ночь распределения оставлял в постели избранного совенка.

Найти перед сном десять орешков, выложенных в виде созвездия Великого Глаукса, означало избрание в клюв навигаторов Стрикс Струмы. Обычная погадка служила символом следопытов, а ягодка молочника — клюва гахуулогии. Сброшенное в период линьки перышко было древним символом искателей-спасателей. Знаком клюва всепогодников служила сушеная гусеница, столь любимая старым Эзилрибом. Если совенок находил в своей постели кусок угля и гусеницу, это означало, что он избран в угленосы, а следовательно, будет числиться в двух клювах одновременно, летая вместе с всепогодниками.

— У тебя есть какие-нибудь предчувствия, Сорен? — поинтересовалась Отулисса.

— Я бы не хотел обсуждать сигналы своего желудка, — почти искренне ответил тот.

— Почему?

— Сам не знаю. Просто мне это неприятно. Знаешь, Отулисса, я не хочу тебя обидеть, но для столь высокородной птицы ты порой ведешь себя чересчур напористо.

— Спасибо за откровенность, Сорен, — процедила Отулисса и обернулась к летевшей позади Примуле, которая производила ужасно много шума. Дело в том, что у сов ее породы на крыльях отсутствует бахромка, позволяющая летать тихо: воробьиные сычики, как и эльфы, к которым, кстати, относилась Гильфи, шумят в воздухе, почти как обычные птицы.

— А ты что скажешь, Примула? Что подсказывает тебе твой старый желудочек?

— Честно говоря, не знаю. Мне казалось, что меня возьмут в искатели-спасатели, потому что я только и мечтаю об этом, но потом я поняла, что не стану возражать и против клюва навигаторов. Понимаешь, я просто не знаю. В этом-то и проблема.

— Что-то я тебя не пойму. Что еще за проблема?

— Мой желудок — он и тут, и там, он вообще везде! То есть нет, не так… Вот ты только что сказала: «твой старый желудочек», и я сразу же почувствовала, что мой желудок совсем не стар, как, впрочем, и твой — и вообще, он пока совсем не такой мудрый, как мне хотелось бы. Он у меня еще неопытный, и я не всегда его понимаю. Но у тебя, похоже, все по-другому.

— Да уж, я знаю свой желудок, — важно кивнула Отулисса.

— Тебе повезло, — вздохнула Примула. — Хотела бы я сказать то же самое.

Сорен, внимательно прислушивавшийся к их разговору, удивленно моргнул. Примула говорила о том же, о чем они с Гильфи недавно читали в книге — о неопытном желудке неопытной совы.

Обогнув Отулиссу, он подлетел к Примуле.

— Слушай, Примула, ты случайно не брала в библиотеке книгу о психологии и характере совиных желудков?

— Великий Глаукс, конечно же нет! Я читаю только любовные романы и даже близко не подхожу к полкам со всякой там «логи-ей» на обложке. Кстати, ты знаешь, что наша мадам Плонк написала мемуары о своих любовных увлечениях? Оказывается, у нее была целая стая близких друзей, только они все уже умерли. Книга так и называется «Чудесные страницы или занимательная история жизни, посвященной любви и песне». Кстати, там не только про любовь, но и про музыку тоже. Я обожаю мадам Плонк!

— Кто будет читать такую чушь? — прогудел подлетевший к ним Сумрак. — Меня так и тянет срыгнуть погадку от всей этой романтической дребедени. Я люблю читать про оружие, про боевые когти, топоры и молоты!

— Что касается меня, — снова вмешалась Отулисса, — то я не очень люблю книги про войну, но и мадам Плонк, на мой взгляд, является особой пошлой и вульгарной. И вообще, в ней есть что-то сорочье. Вы были хоть раз в ее так называемых «апартаментах»?

— Конечно, — восхищенно ухнула Примула. — Прелесть что такое, правда?

— Ну да, конечно. Там все забито всякими странными вещами — посудой, чайными чашками, сделанными, по словам мадам Плонк, из какого-то фарфора. Откуда она только берет это барахло? Я уверена, что за ее прелестными белыми перьями прячется обыкновенная сорока, падкая на все блестящее! Скажу откровенно, мне ее апартаменты кажутся безвкусными, как, впрочем, и их обитательница!

«Великий Глаукс, что за несносное существо!» — раздраженно подумал Сорен. Чтобы сменить тему, он решил расспросить Отулиссу о том, как она попала в Великое Древо Га'Хуула.

— Когда ты здесь очутилась, Отулисса?

— В сезон медного дождя. Я родом из Амбалы. Вы, наверное, слышали, что наше царство из-за бандитских налетов патрулей Сант-Эголиуса потеряло особенно много яиц? Мои мать с отцом тоже потеряли два яйца и полетели на их поиски. Я же осталась в гнезде под надзором очень рассеянной старой тетушки. Та решила навестить свою подругу и оставила меня без присмотра. Разумеется, я страшно занервничала. Летать я не умела, да у меня и в мыслях этого не было, честное слово! Я была очень послушным совенком. Я только осторожно выглянула из дупла, чтобы посмотреть, не летит ли тетя, и вдруг упала. Это чистая правда, клянусь хвостом!

«Енотий помет это, а не правда! — подумал про себя Сорен. — Ты сделала то же самое, что и Гильфи, и сотни других неоперившихся птенцов. Ты попыталась взлететь! Вот только Гильфи честно призналась в этом, а ты пытаешься уверить всех в своей невиновности».

— На мое счастье, — продолжала Отулисса, — в это время мимо пролетали патрули искателей-спасателей Великого Древа Га'Хуула. Они подобрали меня, положили обратно в дупло и стали дожидаться, когда прилетит моя тетя или вернутся родители. Но те так и не вернулись. Боюсь, их постигла беда, когда они пытались найти пропавшие яйца. Что же касается моей тети, то я просто ума не приложу, что с ней могло случиться. Я уже говорила, что она была ужасно взбалмошной особой, тем более для пятнистой совы. В общем патрульным пришлось принести меня сюда, на Великое Древо Га'Хуула. — Отулисса на мгновение смолкла и моргнула. — Так что я тоже сирота, как и вы все.

Сорен растерялся. Это было лучшее, что он слышал от Отулиссы. Она очень редко давала понять, что считает себя хоть в чем-то похожей на других сов, тем более не относящихся к прекраснейшему и достойнейшему роду пятнистых сов.

Но тут Борон звонко щелкнул клювом, объявляя ночной полет законченным, и Сорен заметил Стрикс Струму, подлетавшую с наветренной стороны, чтобы повести совят на урок навигации.

— Сегодня, дети, у нас укороченное занятие, — с ходу сообщила она. — Все вы знаете, что сегодня особая ночь, и мы должны вернуться домой до рассвета.